Рак молочной железы: беда, о которой «не принято говорить». А зря… |
| Анжела Новосельцева, rosbalt.ru |
| 26.09.2020 |
|
Свой диагноз женщины зачастую скрывают не только от коллег и знакомых, но даже от близких родственников.
Во всем мире 23 сентября отмечается день борьбы с раком молочной железы. РМЖ — самое распространенное онкологическое заболевание среди женщин, и ежегодно он поражает более двух миллионов человек. Как не попасть в число его жертв? Почему в онкологии так важно второе мнение? И какие в России проблемы с ранней диагностикой? «Заметила, что одна грудь стала больше»Людмиле Козыревой было двадцать восемь, когда у нее заподозрили рак. Ничего не предвещало — в марте после декрета девушка устраивалась на работу и успешно прошла полный профосмотр. Сомнения появились в начале июля, спустя всего три месяца. «Я мылась в душе и обратила внимание, что одна грудь будто стала больше. Даже мужа позвала сравнить, — рассказывает Людмила. — Он ничего особенного не заметил, а я связала это с тем, что могла застудиться — мы в тот день купались в речке».
«Заболеваемость РМЖ в России действительно растет, но тенденция укладывается в общемировую практику. Население России стареет, в стране демографический кризис, а любая онкология — это проблема старения. Чем старше женщина, тем выше вероятность рака, а пик заболеваемости все же приходится на 62-65 лет, — объясняет петербургский врач онколог-маммолог Владимир Воротников. — Кроме того, средства диагностики у нас все же улучшаются — чаще стали выявлять рак на ранних стадиях, отсюда и рост». Среди причин и факторов риска возникновения рака груди специалисты называют наличие РМЖ у близких родственников, избыточный вес, гормональные факторы, поздние роды без грудного вскармливание или бездетность, вредные привычки. К слову, ни по одному пункту у Людмилы совпадений нет. «Врач посоветовала пропить БАДы»С тезисом Воротникова об улучшении диагностики рака груди Людмила бы не согласилась — в ее случае было упущено целых два месяца из-за непрофессионализма врача. «В ту платную поликлинику меня отправила мама, думаю, она до сих пор чувствует свою вину. Я попала к гинекологу-маммологу, мне сделали маммографию на каком-то странном аппарате — не под прессом, а с использованием пластинок. Он ничего не показал. Врач посоветовала пропить БАДы», — рассказывает Людмила. Спустя месяц ничего не изменилось, и хотя у девушки ничего не болело, она забеспокоилась. Но после повторного визита к врачу она получила только кипу направлений на дорогостоящие анализы, причем по гинекологической линии. Это Людмилу смутило, и она решила обратиться к другому специалисту. «Как назло — лето, все в отпуске. Я записывалась ко всем маммологам подряд и пошла туда, куда быстрее пригласили. Так в конце августа я попала в другой платный центр к специалисту из городского онкодиспансера, которая здесь подрабатывала. Врач провела пальпацию, и то, что она нащупала, никак не соответствовало моему снимку УЗИ. Врач несколько раз переспросила, мой ли это снимок. Сказала, динамика стремительная», — вспоминает Людмила. Девушке сделали пункцию, и вскоре врач перезвонила ей: «Наши опасения подтвердились. Пока третья стадия». В груди обнаружилась опухоль, а в подключичных и надключичных лимфоузлах — множественные метастазы. По данным Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина, более 40% случаев рака груди в нашей стране диагностируется именно на поздних стадиях. И ежегодно от него умирает больше 20 тыс. россиянок. «Врачи стали более настороженными к онкологии, но бывают и промахи, — соглашается Владимир Воротников. — Это связано с тем, что у нас нет качественного аудита диагностики. За рубежом, особенно если мы говорим про скрининг РМЖ, постоянно проверяют, насколько квалифицирован специалист, работающий на ранней диагностике. Часто проводится переподготовка, тесты, уровень знаний проверяется — ведь глаз у специалиста может „замылиться“, и тогда он пропустит опасные симптомы». По словам врача, в России такой практики аудита нет — как и контроля за деятельностью специалистов первичного звена, как и отслеживания ошибок на этапе, например, гистологического анализа. «Некоторые врачи в Москве и Петербурге проявляют инициативу и пытаются запускать такие пилотные проекты, но сталкиваются с тем, что доступной единой базы данных всех обследований просто нет. Правда, обнадеживает недавний приказ Минздрава, который должен облегчить доступ к медицинским данным пациентов с помощью телемедицинских технологий — может быть, теперь с аудитом диагностики станет легче», — надеется Воротников. Онколог отмечает, что при онкологическом диагнозе получить мнение второго специалиста — обязательное условие. В его практике была история, когда профессор-онколог назначил 50-летней пациентке химиотерапию в то время, как ей нужна была гормонотерапия. «Ее рак прогрессировал, дошло до четвертой стадии. Она пришла ко мне как ко второму специалисту, и я посмотрел не только последнюю выписку, а всю историю, чуть ли не с первых документов. Ведь мелочей тут не бывает — куда угодно может закрасться ошибка. Оказалось, одно из исследований подтвердило, что ее рак гормонозависимый. Мы сделали ей биопсию из нового очага, убедились в этом и сменили курс лечения. Тут важно понимать, что стандартных случаев не бывает — важны любые нюансы», — говорит доктор. «Влечение к мужу постепенно исчезло»«Врач спросила, есть ли у меня дети. Я сказала: сын, три года. И в этот момент подумала: точно, у меня же еще и ребенок, в смысле — умирать, в смысле — уходить отсюда? Эй, я вообще ничего не успела! — вспоминает Людмила свой разговор с онкологом в тот вечер, когда узнала свой диагноз. — Врач сказала: «Маленький», а потом добавила «Ну, это хорошо». Опухоль у Людмилы оказалась гормонозависимой, питающейся эстрогеном от яичников. Девушка решилась на их удаление, чтобы остановить рост опухоли. Операция означала, что детей у нее больше не будет. К этому прибавлялось беспокойство, что операция «убьет» в ней женщину. «Влечение к мужу постепенно исчезло. Он молодец, говорит, что все равно меня любит, что не охладел ко мне, чувствует то же самое. Но чувство вины все равно не уходит», — рассказывает девушка и добавляет, что даже предлагала супругу найти кого-нибудь. Но тот отказался, заявив, что не приемлет подобный вариант. Людмила пропила противоопухолевые таблетки, после химиотерапии прошла лучевую терапию. Опухоль уменьшилась, но не исчезла совсем, остались и два метастаза, которые врачи оперировать не решаются. Сейчас по случаю Людмилы снова собирают консилиум — специалисты не знают, что делать. «Они говорят, что вырежут опухоль из груди, если я буду настаивать, но гарантии, что операция поможет — нет. Может даже начаться бешеный рост опухоли, — рассказывает девушка. Обращаться за дополнительным мнением в федеральные центры или за границу она не хочет — останавливают денежные расходы. Кроме того, Людмила доверяет местным специалистам. Однако, по словам Владимира Воротникова, в Москве и Петербурге с лечением РМЖ действительно ситуация лучше — так сложилось исторически. «Финансовое обеспечение больниц в регионах всегда была хуже, чем в федеральных центрах, и ситуация только недавно начала меняться. Сейчас в провинции еще одна проблема: врачи не имеют опыта работы с дорогостоящими схемами лечения, микрохирургической техникой, имплантами. Все это вроде бы появилось, но они набивают те шишки, что уже набили мы. Хотя в регионах есть достойные онкоцентры — например, в Саратове, Ставрополе», — отмечает врач. По его словам, за последние пять лет в лечении рака молочной железы произошел серьезный сдвиг, появилось больше терапевтических возможностей, препараты второго-третьего-пятого поколения, которые позволяют добиваться прогресса при любой стадии. Есть шансы даже при четвертой — на терапии пациенты живут годами. «Кстати, в России сейчас одно из самых лучших лекарственных обеспечений в мире, мы входим в топ-10 стран по этому показателю. Да, большая часть препаратов -дженерики, и наш пробел в том, что если за рубежом можно доплатить за оригинал с меньшими „побочками“, у нас такой возможности нет. То, что закуплено медучреждением, то и будут выдавать, выбора нет у пациентов», — заметил доктор. «Женщины избегают разговоров о раке даже в очереди»Свое нынешнее состояние спустя два года Людмила называет ремиссией в кавычках. Сейчас ее жизнь напоминает ту, что была до того, как она узнала диагноз. Волосы после химиотерапии у девушки стали даже гуще, чем прежде, она занимается спортом, ведет активный образ жизни, работает.В прошлом году запустила творческий проект — начала фотографировать женщин с раком груди. «Год назад в больнице я заметила, что многие избегают разговоров о раке даже в очереди, — вспоминает Людмила. — Это будто табуированная тема. Знаю тех, кто скрывал свой диагноз не только от коллег и знакомых, но и от семьи. Я спрашивала их: в чем дело? Некоторые отвечали: «Не хочу, чтобы меня жалели». Сейчас Людмила фотографирует тех, кто перенес рак молочной железы, потому что хочет, чтобы тема перестала быть «неудобной». Чтобы женщинам не было стыдно прийти к врачу как можно раньше и чтобы они не страшились сказать о своем диагнозе родным.
МНОГИХ ЗАИНТЕРЕСОВАЛО:
|
